***
Остается бумага
Остается бумага, для того и созданная, чтобы терпеть, чтобы сносить несовершенство скребущего по ней пером, участвовать в его детской игре в слова, утешать, усмирять – все, что захочет.
Чистый лист бумаги всегда наготове прошуметь перфектами и имперфектами – вот ответ на вопрос, как жить дальше. За листом бумаги – безмолвная планета без названия.
Жили- были
Они жили, были, не роптали, наверное, не гневили Бога, по утрам рано вставали, в темноте шли на работу. Беспамятству дня они предпочитали беспамятство ночи; укладывали спать детей, устало ссорились, устало молчали; убегали в языческий мир телевизора, прятались в интернете, жили дальше, замечая изменения цен, моды, но жизни не замечая. Или это и была жизнь: дождь за окном, сырая мгла без добра и зла, особой радости и печали, а за этой стеной где-то существовал Бог, не гневаясь на них, может быть, просто – не замечая.
Мир подробен
Мир подробен. И каждая подробность имеет свою подробность – в этом причина тоски всех странствующих поэтов. Они оставили дома таблицы умножения, а дерзкие стихи не терпят примечаний. И слово опять мало и беззащитно. Улетает на крыльях любви.
Эта странная покорность вещей
Эта странная покорность вещей. Каждая встречает судьбу без сопротивления. Камень лежит у дороги. Брусок подпирает крыльцо. Ведро стоит за порогом. И так до скончания времен в молчании, в слепом ожидании перемен, одинаково необъяснимых и по сути ненужных. Брусок лежит у стены. Перевернулось ведро. И камень катится вниз по склону.
Мощь
Где есть поверженные, там появилась мощь. Вот они у земли, в земле, смешанные с прахом. Как сказано – горе побежденным. Мощь бряцает оружием, выпрямляется, наливается кровью. Кто спасет ее от ее правоты? Кто убаюкает, скажет: «Не бойся, это только мышка шуршит у печи»?
О, эти нежно раздувшиеся эго
О, эти нежно раздувшиеся эго, как широкие наволочки на ветру! Причудливые, устрашающие, смешные - парящие над бельевой веревкой, опадающие в хозяйских руках.
Как за ворота
Порой в смерть выходят как за ворота, на минуту: какая жалость, счета не оплачены, договор не подписан, обед в холодильнике, а его больше нет.
Битва жизни
Все враги повержены, друзей разметало время. Чем тогда была битва жизни? Где поле, на котором вершатся поединки добра и зла? Или это только ступенька в переполненном автобусе, где ждут, пока не выйдут другие?
Все исчезает, даже воспоминания
Все исчезает, даже воспоминания, хотя, казалось, им не будет сносу. Порой появляется мужество. Умение молчать. Когда-то не было ответов. Теперь – вопросов. Осталось только ожидание: не перемены участи, а перемены тона, с которым рассказывается все та же история.
Сколько зим, сколько лет
Всегда найдутся те, кто посчитает: сколько зим, сколько лет - и тотчас приложат цифры по размеру. Хотя ничего не покупаешь. Не ждешь наград. Все, что дают, всегда не по росту.
Судьба
Судьба по-своему деликатна. Она не подкашивает сразу. Не рубит сплеча. Ее поступь сначала легка: намеки, предостережения, предчувствия. Мягкая солома событий выстлана ею, чтобы после – сбросить огромный камень на приготовленное место и уйти, тяжело громыхая.
Кошка
Ходит по своим тропинкам, двигается по собственной орбите, подчиняется зовам, которые слышны только ей. В человеческий дом, с книгами, телевизором, посудомоечной машиной, она зашла случайно, и осталась в нем навсегда.
Невозмутимая, неподвижная, как буддистский монах, она медитирует часами, издалека наблюдает за кружением людей, за хлопаньем дверец, скрипом, гуденьем, молчанием. Тишина изучена ею досконально.
Когда же усталость побеждает людей, а с ними их амбиции, продуманный порядок, их сомнения и победы, их добро и зло — кошка выпрыгивает из кресла, проходит по дому, где она хозяйка.
Никаких комментариев к увиденному. Ее движения полны достоинства.
Ого, как было грустно
Ого, как было грустно, а причина, казалось, одна – осень. И хотя пока никто еще не называл ее по имени, но на улицах уже торговали толстыми золотыми тыквами, осенней ягодой, грибами – и грустное это изобилие было лишь другим названием осени.
И как незаметно все переменилось: будто кто-то рядом опрокинул ведро грустной краски, и ясная летняя перспектива вдруг пропала. Будто все смычки тотчас встрепенулись и разом заговорили о разлуке. Все исчезает – вот мотив, на который всегда отзывается души. Исчезнут налитые солнцем травы, пропадет теплый запах нагретого дерева и счастливая голубизна высокого неба.
И как было грустно – внезапно, без причин, только оттого, что жизнь уходит незаметно в темноту, а в ней та же сладость и та же горечь. И вот еще плод, созревший к холлам – одиночество. Теперь каждому дано ощутить его тяжесть и полноту.
Весна
Эти весенние дороги как открытые раны: в лохмотьях снега, в ледяных струпьях. Так рождается мир, в слизи и грязи, так обретает смертную форму. Под крики чаек, под вопли ужаса и счастья, в судорогах продолжается жизнь. Мы идем мимо человеческим маршрутом. Уличный скрипач врезает в сердце печаль тысячелетий.
Скоро мы поселимся смиренно в открывшихся низинах, мясом прирастем к новой плоти мира, назовем его, наполним добром и злом, оживим человеческим словом, полагая, что в этом и есть наша участь, не лишенная смысла
Хорошие времена
Все зарастает в ожидании хороших времен. А они не приходят. Их видно издалека. Из будущего, обернувшегося назад. И холодный июль, и заросший сад становятся музыкой счастливых времен, когда был свободен и чуть-чуть влюблен.
Женщина отложила газету
Женщина отложила газету, чтобы включить приемник – прелюдии Баха, о которых она тотчас забыла, пересказывая мне фантастический роман. В нем говорилось о людях, восстанавливающих образ нашей цивилизации по рекламным оберткам. Незаметно мы оказались перед зеркалом, и нас волновало, как мы выглядим.
На женщине – голубые джинсы, короткая куртка. Ее тело длинно и узко, как тело подростка. В голосе звучит радость весеннего утра. Сегодня ее портрет вправлен в рамку вечности.
Настроение
1 Бессолнечными днями каждый развлекает себя как может. Кто-то неотложными делами, кто-то тем, что отложит все и начнет считать, как убегают одна за другой минуты. А, сбившись со счета, начинает снова, сетуя, что напрасно проводит время.
Пасмурные дни лучше проживаются залпом, в безделье, когда висишь между днями тонкой сосулькой, блистая и тая, не зная кто и зачем, живёшь или нет, но дремлешь, невидимый свет отражая.
2 После грозы все кажется притихшим, и люди тоже идут осторожно, переговариваясь вполголоса: мир слишком нов, чтобы его расслышать. Сначала мечтают о любви, потом – о расширении сознания, но мечты, по счастью, не сбываются. После грозы сразу не понять, что кончилось, что началось и что продолжается от века.
3 Столько ударов, и все — в сердце.
Обещания: тебя утешат — но завтра. Справедливость восторжествует — но чуть позже. Исторические примеры: кому здесь было хорошо при жизни? Комментарии: что тут скажешь?
А пока. Ничего, ничего, никак. Потерпим, переживем, все может быть. Что уж, спасибо и на этом. Все-таки живы. Не так чтобы совсем, но еще можно сказать, где болит.
Говорите, по-другому не бывает? А разве мы надеемся?
В общем, простите, что были и участвовали. Подставляли другую щеку. Напрасно. Столько ударов, и все — в сердце.
4 Что я? От него устаешь так же, как от «ты» и «мы», а еще есть «они», и им тоже больно. «Я» вездесуще, просвечивает в словах, вещах, даже в безмятежном закате, цепляется, цепляет все, что находит нужным и ненужным. Ему то плохо, то очень плохо, и везде оно рядом: и когда просыпаешься утром, и когда говоришь о любви, и когда думаешь о смерти. о как оно умеет прорастать во всем, что знает, увивает, тянется ввысь и вширь, заполняя собою время.
5.Рассказать о жизни? Установить последовательность, нанизывая событие на чувство, цвет на звук, слово на слово? Выдумать раствор, который скрепит распадающееся время? Ты хочешь этого? Или позволишь мне беспечно странствовать по жизни и вернуться без гроша в кармане, с легким сердцем, не знающим страха?
.