***
Alun Lewis
All day it has rained, and we on the edge of the moors
Have sprawled in our bell-tents, moody and dull as boors,
Groundsheets and blankets spread on the muddy ground
And from the first grey wakening we have found
No refuge from the skirmishing fine rain
And the wind that made the canvas heave and flap
And the taut wet guy-ropes ravel out and snap.
All day the rain has glided, wave and mist and dream,
Drenching the gorse and heather, a gossamer stream
Too light to stir the acorns that suddenly
Snatched from their cups by the wild south-westerly
Pattered against the tent and our upturned dreaming faces.
And we stretched out, unbuttoning our braces,
Smoking a Woodbine, darning dirty socks,
Reading the Sunday papers - I saw a fox
And mentioned it in the note I scribbled home; -
And we talked of girls and dropping bombs on Rome,
And thought of the quiet dead and the loud celebrities
Exhorting us to slaughter, and the herded refugees;
As of ourselves or those whom we
For years have loved, and will again
Tomorrow maybe love; but now it is the rain
Possesses us entirely, the twilight and the rain.
And I can remember nothing dearer or more to my heart
Than the children I watched in the woods on Saturday
Shaking down burning chestnuts for the schoolyard's merry play,
Or the shaggy patient dog who followed me
By Sheet and Steep and up the wooded scree
To the Shoulder o' Mutton where Edward Thomas brooded long
On death and beauty - till a bullet stopped his song.
Первое место: Губа Анна Алексеевна
Дождь
Шел бесконечный мелкий дождь. Среди болот
Разбив палатки, мы легли под серый и тоскливый небосвод
В унынье и хандре. Спали на толстой простыне,
В долине слякоти, и сырости, и мглы, где грязь размыта по земле.
Наутро капли крупные дождя, подобно пулям из свинца,
Обрушились на наш приют, лишив последнего укрытия бойца,
А ветер, ткань палатки колыхая, грозился тросы с треском разорвать.
И снова беспрерывный дождь, нахлынув, как волна,
Стучал по нашим лицам томным, не отошедшим ото сна.
Цветы, промокшие насквозь, будто убиты наповал,
И дикий ветер с юго-запада все желуди сорвал.
Размяв затекшие тела, все принялись корпеть:
Кто штопать грязные носки, кто «Вудбайн» курить,
Читать воскресные газеты, расстегивать ремни,
А я лису увидел вдруг и написал о ней –
То была весточка домой к тем, кого нет родней.
О чем беседа шла средь нас? О девушках простых,
О бомбах, сброшенных на Рим (остался ль кто в живых?)
Немая скорбь по тем, кто пал, иглой пронзала грудь.
Что за владыка повелел их жизнь перечеркнуть?
Подобно стаду беглецов, покинули мы дом
И тех, кого любили, и потом,
Быть может, вновь полюбим; но сейчас
Ничто, кроме дождя, не занимает нас.
Дороже сердцу моему нет сцены, кроме той,
Что наблюдал в субботний день я в стороне лесной:
На праздник каждый из ребят бежал сорвать каштан,
И пес лохматый брел за мной по селам на курган,
Где Эдвард Томас, наш поэт, был в думы погружен
О красоте и смерти – нынче же он пулей поражен.
Второе место: Кириленко Дарья Александровна
Дождь шел целый день.
Дождь шел целый день, а мы вдоль по кромке болот
В шатрах растянулись. Невежи - унылый и мрачный народ.
Настил, покрывала по грязной земле расползлись.
Сереющим утром мы так и нашлись:
Не скрыться от мороси колкой нигде,
От ветра. Холщу задрожать, всколыхнуться заставил.
Веревки намокшие ветер порвал и расправил.
И целый день дождь капал. Волна, сон и дымок.
Утесник пил, и вереск пил, пил тонкий ручеёк.
Был слишком легок, чтоб смолоть из чашечки плода
Сорванный желудь диким ветром Юго-запада.
Стучал по палатке, спящим повернутым к небу лицам.
И мы потянулись. Мы дали подтяжкам спуститься.
Курили Вудбайн, зашивая носки,
Я видел лису. Воскресной газеты шуршали листки.
В записке домой рассказал о зверёнке.
И мы говорили о том, чтобы сбросить бомбы на Рим, о девчонках.
О тихих умерших и величин визгливых ртах,
Зовущих на резню, о беженцев стадах
Мы думали. И о себе, о тех, кого годами любим, и может завтра мы полюбим снова; сейчас все в мире дождь.
И правит нами целиком, и сумерки, и дождь.
И не могу вспомнить ничто столь родное и близкое в сердце моем,
Как дети, которых я видел в лесу субботним днём.
Сбивали, играючи, с веток каштана плоды, пожженный орех.
Или косматый верный пес, что следовал за мной,
До графства Шит и графства Стип, по осыпи лесной.
До Шалдер о'Муттон, столь Эдвард Томас грезил здесь
О смерти и о красоте. От пули смолкла его песнь.
Третье место: Столярова Маргарита Владимировна
Весь день шёл дождь.
Весь день шёл дождь, и мы посреди болот
Растянулись в палатках, угрюмые, злые, вот
Расстелили на грязной земле одеяла, но, видно, зря:
Никакого спасения от расстрела дождя
И от дикого ветра, что вздымал весь брезент,
Никакого спасения или укрытия нет.
Весь день дождь скользил сквозь волны, туманы и сон,
С юго-западным вольным ветром пел в унисон.
Мы лежали на земле, курили, читали воскресную прессу.
Я увидел лису, написал о том с интересом
В письме домой. Мы говорили о девушках и бомбордировках в Риме
И думали вновь о тех, кого мы любили
И будем любить потом, но сейчас - только дождь,
Только дождь и сумерки.
Ничего не вспомню дороже, чем детский смех,
Наблюдал за детьми в лесу и видел их всех.
А ещё за мною следовал добрый пёс,
Когда я покорял неспешно большой утёс.
Эдвард Томас тоже давал красоте и смерти звучать,
Пока пуля не заставила замолчать.