***
Спустя пять лет после первой публикации «Голомяного пламени» в Национальном театре РК с успехом идёт одноименный спектакль, а в карельском издательстве готовится к выходу долгожданное переиздание романа, вошедшего в списки «Русского Букера», «Ясной поляны», «Национального бестселлера» и др. О том, что не увидели, упустили в тексте критики и литературоведы – в нынешней статье.
«Голомяное пламя» Дмитрия Новикова – один из тех текстов, что отзываются эхом в литературном процессе спустя годы после публикации. И с каждым витком – отзвук все глубже. Объемнее. О произведениях Новикова иные критики уже отзывались с восторгом: А. Рудалев, в «Дружбе народов», коллега писателя Р. Сенчин, назвавший приятеля «новым почвенником», стоит отдельно выделить и статью известного карельского литературоведа Л.И. Мальчукова «Немецкая мельница. Карельское Сампо». Тем не менее их не услышали и не поняли. В литературе Карелии так происходит вообще удручающе часто. До Новикова был «магический реалист» В. Пулькин, замечательные книжки которого давно уже стали библиографической редкостью. Или Юрий Линник. Фигура симфоническая, в чем-токонгениальная легендарному «южинскому кружку»: Мамлееву, Головину, Джемалю. Одно поколение. Одни темы. Однако осмыслен ли Линник так же, как осмыслено сейчас московское «мистическое подполье»? Новикову, на наш взгляд, так же не хватает «понимания». Несмотря на коммерческий успех его opusmagnum, изданного в крупнейшем издательстве России, переведенного на английский язык (впрочем неудачно) – сущностная оценка роману не дана. А поэтика - упущена. Тогда как для «северного текста русской литературы» - «Пламя...» беспрецедентно. Давно загадка Карельского Севера не изображалась столь же концептуально.
Я не случайно вспомнил «южинцев». Некогда «проклятый» поэт Евгений Головин, собирая разные древние учения, тексты, концепты, обобщил, что Север – суть мужское начало. Ориентация на Север, следовательно, это устремление к «патриархальной» самости. Чем ближе к Северу – тем дальше от «южной», довлеющей Богини-Матери. Подобная эмансипация – один из ведущих гештальтов «маскулинного» идиостиля Новикова, который, по воспоминаниям Захара Прилепина всегда «страстно, мучительно, неустанно любил женщин»(«Ботинки, полные горячей водкой», 2008). Порой, как и всякий мужчина, себе же во зло.
И герой «Голомяного пламени» - что никто почему-то не заметил - отправляется в путешествие к удаленной деревне Кереть с этим же определённым намерением: преодолеть в суровых условиях Беломорья зависимость от Женского. Стать мужчиной. Утвердить патриархальность. Описывая фигуру таинственной, роковой «женщины с Белого моря» Новиков от лица лирического героя выделяет важную деталь : «Надеждой и ответом на все жизненные вопросы мнилась она мне. Будучи уже опытным в вопросах отношений с женским полом, я тем не менее поддался искушению, словно слепой кутенок, тянущийся губами к сосцам желанной, божественной матери»[1]. Финал отрывка – не что иное как сакральная формула «вечной женственности», «кастрирующей» и завораживающей. Да, именно «кастрирующей», в фрейдистском смысле этого слова – т.е. истощающей жизненные силы. Не случайно в эротическом сне-воспомнании все того же героя-рассказчика женственность показана как губительная для героя, сковывающая, душащая: «Я так бесстрашно любил это раньше. Любил и сейчас, пока не стал задыхаться. Воздух кончался, и горячая радость, что только что была жизнью, стала душной, тяжелой, смертельной. С трудом я открыл глаза, проснулся и с отвращением откинул с лица мокрую с вчерашнего дождя шерстяную шапку...». Это так называемый «вампиризм» - в одном из эпизодов романа женщина буквально пьет кровь героя. С водкой.
Самое природа, пространство, окружающие героя в пути, наделяются мистической и соблазнительной феминной образностью: река под кромкой льда уподобляется «проказливой девчонке, которая, даже и одеялом накрывшись, выглядывает из-под него озорными глазками, хихикает и егозит, в любую минуту готовая выскочить и в пляс пуститься», сплетенные ветром ветви деревьев – женским волосам «после ночи любви», а выловленная щука – «сильной и злой женщине». Как писал Гейдар Джемаль: «Вся реальность по своему существу является сугубо женственной» («Ориентация – Север», 1980). И символическая «борьба» с женщиной поэтому - борьба Духа с Плотью. Война полов.
В этом и разгадка образа Варлаама Керетского. Мало кто понял, зачем он в роман включен, да еще и в центре, навязчиво, с вкраплениями древнего Жития. Но в указанном выше дискурсе все встает на свои места – он предстает центральной мифологической фигурой, аккумулирующей смыслы романа. Как гласит народное предание, кольский священнослужитель убил свою распутную жену из ревности, и отправился с ее трупом в лодке искуплять смертный грех в поймы беломорских рек. Там Бог простил Варлаама, и направил вКереть, где тот нашел свое последнее пристанище и смысл.
Как бы не казалось страшным, чудовищным содержание легенды – с символической, архаично-мифологической (вспомните любые греческие мифы) точки зрения это вполне типическая коллизия. Подобно тому, как Персей отсекает голову Горгоне, кладет ее в сумку, и становится мужчиной - убийство жены избавляет Варлаама от негативного влияния унижавшей его Женщины, и открывает пути к сакральной Керети...
Такое «мировиденье» - традиционно. Новиков вообще «традиционалист». Что тоже мало кто понял. Подобно писателям-деревенщикам, важному для Новикова Белову, Абрамову, Распутину, он мыслит «константами», «матрицами», «мифами», «архетипами» - что я уже, отчасти, показал. Традиция для него - «опыт выработанный кровью народа», «правда». И как в классическом русском романе – попытка «жить по лжи», не чувствовать традицию, «правду жизни» оканчивается в «Пламени...» кровью и страданиями.
В рамках большого исторического времени таким «переломом», на страницах романа, становится «коллективизация», которая ломает привычный, «от дедов» передававшийся, уклад хозяйства Керети, приводя село к упадку и разорению. Это распутинский сюжет. Пафос «Прощания с Матерой».
Тем не менее Новиков верит в ренессанс «русского мужика/крестьянина». Его стоический образ воплощен в поморах – не этносе, но самобытной философии жизни свободных людей -, которые как крепкая сталь гнутся, да не ломаются. Снова - убежден писатель - зацветет град Китеж, снова народные умельцы воздвигнут фабрики и соборы. И будет жизнь – веселая, удалая, русская.
Этим кончается роман. Преодолением энтропии, освобождением от темной Матриархальности, становлением нормальной, мужской Самости, независимости. «Мы не рабы, мы рыбы» - говорит сакраментальную формулу один из поморских персонажей. Подобный мужественный витализм, «героика повседневного» - одна из исключительных особенностей многослойного, богатого и сложного романа, еще требующего от читателя глубокой и всесторонней литературной рефлексии.
[1]Здесь и далее текст цит. по: Новиков Д. Г. Голомянное пламя – Москва : Издательство АСТ : Редакция Елены Шубиной , 2017. – 349 с.